Ослик в Белом городе Это был Белый город, на который
пали снеги и затопили своей белизной улицы. Я стояла у разрисованного в узорные
леса и диковинные цветы окна в зимний вечер, такой прекрасный и бестревожный, а
мне было очень плохо. У меня заболела мама. Я водила пальцем по снежинкам,
отпечатавшимся на стекле, и не о чем не могла думать. Ни о прошлом, ни о
будущем. Как будто та снежинка, я застыла в полете и не знала, растаять мне или
еще покружить здесь. Мне было уже много лет, но какая
разница. Для мамы я всегда была маленькой девочкой, которую надо причесать,
одеть, поцеловать, похвалить… 
И тут сквозь сумерки за окном
пришел мой ослик. Он всегда появлялся в минуты грусти и никогда пока еще в
минуты радости. Ослики ведь сами по себе довольно грустные животные, по крайней
мере, производят такое впечатление. – Ну что, глаза на мокром месте?
– спросил мой знакомец. – Хуже... – А вот не надо отчаиваться! Не
надо… Надо верить в чудо. – А как? Мы ведь разучились
верить в чудо – Ну вот! Всему приходится вас
учить, – самодовольно улыбнулся ослик и встряхнул своими длинными ушами. – Слушай осликову историю про
чудо. Эту историю рассказал мой знаменитый прапрапра…, ну, вообщем много раз
«пра» дед, ты знаешь о нем. Тот, который ходил в Египет со святым семейством.
Он прославил наш род в веках, – и ослик выгнул шею и привстал на цыпочках, так,
что враз стал похож на маленькую лошадь. С осликом случались иногда такие
приступы гордости, но ведь и все мы гордимся славою своих предков. Не одни же
мы живем на свете, были и до нас люди, и притом знаменитые, о которых поэт
Михаил Лермонтов сказал «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя.
Богатыри, не мы!» Интересно, знает ли ослик Лермонтова? Но я не успела его
спросить, потому что он уже начал свой рассказ… – Все этобыло как сон, – всегда начинал свой рассказ
мой прапра, – Сначала мы долго бежали, потом все идолы пали враз во всем Египте
и прошел слух, что это от нас, от того нам пришлось прятаться в пещерах вдоль
великой реки, входить в египетские города ночью, чтобы никто нас не увидел.
Было страшно. Хозяин печально держал меня под уздцы, Мария куталась в одежды и
плакала. И только Великий Младенец был всегда радостен, будто весеннее солнце.
Да он и был Солнце и Свет. Где бы мы не останавливались, вокруг него всегда
разливался пречудный свет.
Блюдо плова – А знаешь, я ведь повсюду бывал, потому могу многое тебе рассказать. Теперь уж и не помню, случилось это со мной или другим осликом, моим родственником, все так перемешалось в жизни, что уж и не упомнишь, где ты, а где кто-то другой. Многое на своем веку я услышал, многое увидел…
И сероглазый ослик будто застыл над своей горсткой травы, уши его опустились и замерли, а губы по-прежнему жевали. Так он постоял несколько минут, потом вздернул голову, глаза его затуманились и он начал свой рассказ.
– Тогда я жил на конюшне богатого турка в деревне Прокопион в Малой Азии. Турок этот был несказанно богат, потому что пользовался большой любовью турецкого султана, осыпавшего его всяческими почестями и драгоценными подарками. И любовь султана он получил за большие заслуги пред Оттоманской Портой.
В ту пору Турция, или как ее тогда называли, Оттоманская Порта, да еще по-всякому разному – Блистательная, Поднебесная… Ну так вот, она владела чуть ли ни половиной мира. Говорили, что во владениях турецкого султана никогда не заходит солнце. Она завоевала множество христианских государств, надолго похоронив их мечту о своей свободе. Под ней пала Византия, империя, равной которой не было на свете. На колени встала Греция, было раздавлено Болгарское царство, да и южная часть христианских земель Причерноморья тоже принадлежала ей. Никто не смел сравниться с ней силой. Древние христианские государства, которые существовали на полуострове Малая Азия погибли под пятой турецкого полумесяца.
Это был восемнадцатый век, как у вас считают, ну а для меня пятьдесят четвертое поколение от года вертепа, от которого мы ведем историю своего рода.
Мой хозяин завоевал себе расположение султана тем, что был начальником его конницы, которая приобрела для Порты множество побед. Будучи начальником конницы, он владел несметными стадами коней, а в его конюшне стояли лучшие лошади всех пород и он тщательно следил, чтобы им было хорошо у него в стойле. Нашлось там местечко и для меня, хотя я и не был в такой чести, как эти гордые разномастные и строптивые лошади. А с чего бы им так заноситься? Я ведь росточку небольшого, а могу поднять столько же, сколько и лошадь и отвезти куда надо любой груз. Конечно, в военном походе я не могу скакать как они под всадником, но зато кто перевезет все имущество воина, еду и припасы, как не терпеливый ишак? Ну да ладно, свои мысли я старался держать при себе, так говорил мой дед: «Лучше десять раз промолчать, чем один раз сморозить глупость». Тоже был не дурак.
В этой конюшне служил один человек. Высокий, худой, его нельзя было назвать красивым. Да и был он раб, а кто же скажет о рабе, что он красив? Неволя делает человека жалким. Но этот был не таков. По плечам его развевались золотистые кудри, а глаза его отливали нездешней синевой неба, и в какой бы части конюшни он не находился, всегда оттуда был слышен его голос, мягкий, будто горлица воркует. Глаза его видели только мы, я и лошади. Когда он выходил к людям тотчас же опускал их, прикрывая ресницами.
Он говорил на непонятном нам языке, в котором была какая-то грустная и песенная интонация, будто он и не говорит вовсе, а тихонько напевает что-то, песня журчит так мягко и ласково, что любой самый буйный конь переставал бить копытом и прислушивался к его словам, фыркая от удовольствия.
Язык его долго был нам непонятен, как я уже говорил. Но столько видно было у него любви к нам, так он жалел нас¸ выхаживал больных, по нескольку раз чистил стойло, не ленился сменить подстилку и дать свежего сена, что мы постепенно стали понимать его, и нам казалось, что и он понимает наш язык. Вечерами он постилал рогожу возле моего стойла, доставал из котомки с его скудными вещами икону и молился. Уж я-то знаю, как это бывает. Мои предки долго служили христианам, а мой главный прапрапра… не помню сколько «пра»… стоял у тех самых яслей, где совершилось чудо… Да-да! И от того наш род так прославлен среди всех… Да… Но мы отвлеклись, а, как говорил мой дедушка, «лучше один раз совершить подвиг, чем многожды хвастаться подвигами предков». 
Звали того раба Иоанн. Молился он истово, а когда позволяли хозяева, ходил в церковь, что на площади Прокопиона. В ту пору еще много христиан жило в турецких землях, еще турки не выгнали их и им приходилось считаться с христианским населением, так как среди них были и знатные, зажиточные граждане.
Прозваньем его было Русский. Так его все и называли в округе – Иоанн Русский.
Послушай почему, тебе будет интересно, ты ведь тоже русская. Я узнал об этом от него самого, в один из тех благословенных вечерних часов, когда все затихает вокруг, никто уже не тревожит конюшню, погашены огни и только луна заглядывает в окошко. Как-то раз в такой вечер после молитвы Иоанн устроился на своей рогоже, прижался ко мне, чтобы было потеплее, гладил мою непослушную гриву и рассказывал:
– Ну что, дружище, грустно тебе? И мне грустно… Вспомнилась родная сторона, печка да матушкины пироги с клюквой. И снег. Ты, ведь поди и не знаешь, что такое снег? Хочешь я расскажу тебе про родную сторону и как все со мною приключилось?
Я осторожно обнюхал его и еле кивнул головой. Так меня учили старшие и дедушка : «Никогда не выражай свою готовность что-то сделать очень бурно, может статься от того, что ты согласишься слишком поспешно, тебе будет только хуже. Позволь провидению решать все за тебя».
Иоанн все понял так, как я и представлял себе. Однако уши мои от любопытства, позволенного в столь юном возрасте, поднялись, как будто бы независимо от моего желания и я приготовился слушать.
– Моя родная сторона далеко отсюда, за морями, горами, лесами и долами. Много надо пройти, чтобы вернуться домой, но чует мое сердце, что я вряд ли попаду туда хоть когда-нибудь.
И он печально опустил плечи, а ресницы его смежились так, что и синевы его глаз стало не видно.
– Ну да ладно, что горевать понапрасну. На все воля Божия! Так вот, слушай, мой добрый друг по несчастию. Я родился далеко. в стране, которая зовется у нас Святой Русью, а еще Россией. Там никогда не бывает так жарко, как здесь, там растут сосны и ели, березы и дубы, многими красотами украшена та земля. Реки текут полноводные, птицы поют сладкоголосые, луга стоят наливные, зеленые, поля полнятся хлебами. Растут там у нас пшеница и рожь, но больше ржи, и пекут из нее самый вкусный хлеб – ржаной. На тех лугах пасутся стада. Красно украшенная наша земля.
Мне подумалось, что и всякий ослик хвалит то место, где он живет и где его кормят. Однако было в словах Иоанна что-то такое сокровенное, что я не стал его расстраивать своими откровениями. Да и кому нужны размышления какого-то маленького ослика? Но дальше я услышал о том, чего никогда мне не рассказывали заморские гости.
– Ты вот подумал, что все так рассказывают о своей родной земле, – угадал мои мысли Иоанн, – но то не совсем так. Земля моя красива своею верою, верой православной, христианскою и церковью святой апостольской. Она сумела сохранить ее сквозь целую тысячу лет. Тебе, может, этого не понять, но все равно хочу тебе рассказать о том. Будто жемчугом, засыпана она православными храмами, которых и нет, наверное, в мире красивей. Храмы те каменные и деревянные, резные и разукрашенные изнутри красками яркими, а на стенах тех разукрашенных висят иконы, теплятся рядом с ними лампады, свечи сияют, жаром полыхают. И пахнет ладаном, а в службу ангельские песни поет хор. И так тепло и приветно на душе, когда стоишь в таком храме в уголке, да рядом с мамушкой и тятенькой…
И слезинка из-под ресниц юркнула вниз, а потом другая. Вытер глаза Иоанн, положил голову на спину ослику и продолжил рассказ.
– Там, среди берез и сосен было и мое село. А роду я крестьянского, которому нет переводу. И церковь на бугре у нас стояла, Троицкая, значит святой Троицы. В престольный праздник, на Троицу, мы, ребятишки особенно любили идти в храм. Придешь, а на полу постелена свежескошенная трава, душистая, сладкая. Стоишь на службе, дышится как в поле, запах такой дивный, что сам будто пчела беспечная кружишь-летаешь по храму под Херувимскую, которую выводит хор. И батюшка старенький по головке погладит да окатит святой водой с ног до головы, и березовые веточки окропит. А потом мамушка угощает всех пирогами, за столом вся наша семья большая. Мал мала меньше за мной детенков – одиннадцать человек, не считая меня. Я, стало быть, двенадцатый у тяти с мамушкой. С тятей вместе косили, хлеба жали, с мальчишками в ночное ходили. Дядя у меня кузнец был, а они лошадей любят, вот он мне все про лошадок рассказывал, от того с тех пор я и люблю особо эту живность. Ну и тебя, конечно, – заулыбался Иоанн и потрепал мой загривок, – только у нас в России осликов нет, я их здесь впервые и увидел-то.
– Да, недолго длилось мое счастье. Забрали меня в солдаты. Родился-то я еще при другом царе, Алексее Михайловиче, и звали его на нашей Руси «Тишайшим», не за норов и характер, поди ж ты, откуда народ знает, какой у него характер? Он там себе во дворце, на Москве правит. Нет, звали его так за то, что при нем войн на Руси почти и не было, Бысть на Руси тишина великая. А крестьянину эти войны никогда и не нужны, тут хлеб сеять, а тут война. Кому хорошо, не знаю. А нам так плохо.
И вот пришел новый царь. Поначалу его все пугались, весть разнеслась, что антихрист он, в немецком платье ходит и все такое. Да нам-то откуда знать. Но басурманы поднялись при нем и пошли на наши земли. Сначала король шведский. На юг пошел. А наш царь собрал войско большое и его побил при Полтаве так, что он бежал без оглядки. И я там был. Только, Слава Богу, при конях меня поставили, чистить, ухаживать. Убивцем не был. Но за Отечество кто погиб, тот не убивец, а верный его и Господа сын. Царь наш был молодцом, гарцевал на скакуне перед войском. И такие слова сказал солдатушкам, что они все за ним бесстрашно в бой пустились.
Два года я в конюшне провел при войске, а потом опять баталия. Здесь-то и приключилась со мною беда.
Наш царь тогда после победы под Полтавой пошел походом на Турцию, которая по наущению этого проклятого шведского короля да еще предателя-гетмана объявила России войну. Все начиналось трудно. Но царь наш не унывал, видно он и унывать не умеет. Говорили, что он придумал хороший план баталии: переправиться через Дунай и с помощью молдавской и валахской армий освободить святой Константинополь. А знаешь ли ты, что такое Константинополь?
Ослик пошевилил ушами, давая понять, что он бывал и в таких дальних местах.
– Константинополь для нас – это не просто столица Порты, русские цари и князья всегда туда стремились, чтобы отнять у неверных святой для нас город, город святого Константина, где стоит айя София, святая София, храм православный, великий. Но только я и увидел его, поруганный, с полумесяцами и муэдзинами. Да, не так и мне мечталось его увидеть, но, что поделаешь, на все воля Божья.
И Иоанн надолго замолчал, еще ниже опустив голову. Мне даже пришлось его тронуть слегка губами и лизнуть его соленые щеки. Он очнулся и продолжил:
– Да… Но поход этот для царя Петра и для меня был неудачным. Сначала его предала валахская армия, потом в нашем лагере поселилась болезнь, которая начала косить всех. И вот мы оказались один на один со страшным врагом. Говорили, что нашего войску было 38 тысяч, а турок, которые окружили нас на реке Прут, аж 200 тысяч человек. Ну как тут поспоришь? Царь вел переговоры, хотя турки могли всех нас взять в плен и все. Но, говорили еще, что спасла царя его молодая жена, царица Екатерина, которую он привез из похода. Немка, немка, а оказалась верной царю, привезла все свои бриллианты, украшения в лагерь и с их помощью выкупили у турок договор о мире, а так бы не миновать беды, и его могли в плен взять, что ж тогда делать? Мирный договор заключили и нашу армию беспрепятственно пропустили через Молдавию домой.
В лагере я насмотрелся страху, как умирали люди, не было чистой воды, как гибли лошади. И когда все это кончилось, я решил, что все самое страшное кончилось, радовался как дитя. Ан нет, человек предполагает, а Бог располагает.
Когда мы уже вышли из Молдавии, как-то налетел на нас шальной турецкий разъезд, всю нашу лошадиную команду порубали, лошадей угнали, а меня схватили, ятаган к горлу приставили, связали и бросили в кибитку. Так я оказался в плену.
Милые мои тятенька и мамушка так, наверное, и не узнают, как сгинул их сыночек. И теперь я уж не конюх, а раб. Вот тогда-то я и побывал в Константинополе, нас, связанных веревкой, вели мимо айи Софии на невольничий рынок вместе с другими русскими. Тогда и увидел я жаром горящие полумесяцы на ней…
А потом меня купил наш ага, начальник конницы и приставил сюда. Что ж, смиренно несу этот крест. Хозяин доволен. Только вот хотел сделать, как лучше, ведь многие, кто попал сюда, переменили веру и живут припеваючи. И он мне предлагал стать мусульманином, хвалить Аллаха, тогда можно было бы и в доме жить, и есть получше. Не раз он с этим ко мне приступал, но здесь я ему твердо ответил: «Если ты не станешь препятствовать мне в исповедании моей веры, я буду охотно исполнять твои приказания, но если ты начнешь принуждать меня отказаться от нее – знай, что я скорее откажусь от своей головы, чем от веры». Бил он меня за эти слова нещадно, да уж так, видно, Господь меня испытует и от слов я своих никогда не откажусь. А там, будь что будет! Только маменьки с тятенькой жалко, да братишков с сестренками… Да родной сторонки…
И он заплакал слезьми горькими, которые лились на меня ручьем, да что поделать? Ничего тут нельзя было поделать… Вскоре он затих на своей рогожке, а я еще долго размышлял над превратностями судьбы.
Так я узнал историю Иоанна Русского. В доме хозяина его постепенно полюбили, потому что в нем не было притворства и лести, лишь смирение и благородная сдержанность в исполнении приказаний. Лошади от его ухода лоснились, приносили приплод и вскорости хозяин сделал его главным над всеми конюшими, он отвечал за самых дорогих лошадей, а ты знаешь, что иная лошадь стоила в те времена поболе любого дворца. Хозяин богател, Иоанн служил верно, да к тому же часто играл с хозяйскими детьми, за что его полюбила хозяйка. И так он пришелся всем по сердцу, столько в нем было любви и доброты, что хозяин даже отвел ему комнату в доме. Но Иоанн по своему смирению все равно оставался спать на конюшне. Все его время уходило на лошадей, за исключением часов молитвы и храма. Рядом с нашим домом находился храм святого Георгия, куда Иаонн постоянно наведовался, каждую субботу причащался Святых Таин, а многие ночи проводил там в притворе запертого храма в молитве, без сна и отдыха.
Так прошло много лет.
Хозяин в один прекрасный день обнаружил, что богатства его многократно приумножились, и тогда он всем объявил, что Бог послал ему столько богатства за добродетели раба Иоанна. Да это и так все знали в нашей деревне, трудно не увидеть добродетельного и смиренного человека, даже если он и скрывает это. Ребятишки бежали за Иоанном по улице всегда, когда он выходил, они любили его, а дитя не может не видеть добро. Для них у него всегда были припасены вырезанные из деревяшек игрушки, птички, медведи. Наверное, их научил его делать отец. У храма Георгия он всегда кормил птиц и говорил мне, что голубь птичка Божия, а их здесь едят и это грех. А еще говорил, что они полетят в Россию и передадут от него весточку батюшке с матушкой.
Но вот что я хотел тебе рассказать – это история о блюде с пловом, которая приключилась с Иоанном.
Хозяин его, разбогатев, решил отправиться в Мекку, в этот священный город для мусульман, чтобы возблагодарить своего Аллаха за милости. Путешествие это было не из легких в те времена и, когда его жена узнала, что он благополучно добрался туда, она устроила в Прокопионе благодарственный пир. Иоанн, как всегда, прислуживал гостям, которым подали наивкуснейший, пальчики оближешь, турецкий плов. Жена вспомнила о том, что это любимое блюдо мужа и вслух предалась сожалениям, что он не сможет его отведать. Иоанн тут же подошел к ней и попросил положить на блюдо плов для своего господина. Все подняли его на смех, считая, что он сам решил отведать плова. Но хозяйка почему-то не воспротивилась этому, а выполнила просьбу раба.
Я видел, как он пришел с этим пловом на конюшню, поставил блюдо на ворох соломы и упал на колени. Он молился, произнося слова просьбы к Господу, чтобы он перенес блюдо в Мекку к хозяину. Я, было, подумал, что он не совсем в себе и зажмурил глаза. Но молитва была так горяча, а когда я открыл глаза, то увидел, что блюдо исчезло. Ну что ж, всякое бывает, подумал я и попытался забыть об этом случае, ибо, как говорил мой дедушка, «Если ты чего-то не понимаешь, лучше не утруждать свою голову размышлениями, а постараться забыть об этом».
Прошло несколько недель и наш хозяин возвратился к радости всех домочадцев. Он привез подарки всем и несколько дней нас вволю кормили на конюшне по случаю удачного возвращения хозяина. На третий день хозяин рассказал странную историю, что когда он был в Мекке, ровно в тот самый день, когда в Прокопионе жена устроила пир, он усталый возвратился из мечети в свою комнату. «Чуть я открыл дверь, как вся комната наполнилась изумительным запахом и на столе я увидел тарелку дымящегося, горячего плова, который я так люблю. Я в изумлении возблагодарил Аллаха, а когда доел плов, то удивился еще больше, потому что блюдо было из моего дома и на нем было написано мое имя! Я привез тарелку, чтобы показать вам ее». Все замерли в изумлении, рассматривая блюдо, один Иоанн стоял в стороне, казалось, ничуть не удивляясь происшедшему. Да, ну и дела! Хозяйка тотчас рассказала господину о том, что произошло дома и все поразились этому чуду. Молва быстро разнесла эту историю среди жителей и никто уж больше не сомневался, что Иоанн избранник Божий, возлюбленный Богом.
Хозяева еще больше полюбили Иоанна и уговаривали его поселиться в доме, как настоящему домочадцу, но он опять отказался и остался с нами на конюшне, чтобы молиться по ночам.
К хозяину он попал еще совсем юношей, двадцати одного году от роду, и так в молитве и смиренном рабстве провел девятнадцать лет, ничем не отличающихся друг от друга. Примерно в сорок лет он заболел и не смог вставать с постели. Тогда он попросил хозяина об одной лишь просьбе – привести к нему священника из церкви Георгия. Мусульманин не мог этого одобрить, но отказать в этом любимому рабу у него не было сил. Он послал за священником. Тот собрал все для причастия, но опасаясь открыто нести Святые Дары по улицам, вынул из яблока сердцевину, поместил туда Святые Дары и так донес до больного. Иоанн лежал совсем слабый, но, увидев, священника как-то весь приободрился, глаза его засветились изнутри нездешним светом, он исповедовался, с радостью принял Святое Причастие и тотчас испустил дух. Это случилось 27 мая 1730 года.
Так почил Иоанн Русский. 
Через три года над его могилой появился таинственный столб света и старенькому священнику из церкви Георгия, который был при жизни Иоанна его духовным отцом, приснился сон. Во сне ему явился сам Иоанн и сказал, что тело его не подверглось тлению и Богу угодно, чтобы его освободили из земли и почитали как мощи. Когда мощи открыли, то они не только оказались нетленны, но и благоухали удивительно, и даже земля благоухала вокруг гроба. Весть об этом разнеслась по всей деревне. И христиане, и мусульмане собирали эту освященную землю. Мощи перенесли в церковь святого Георгия, которую он так любил при жизни. А через сто лет построили в 1868 году в Прокопионе большой храм в честь святого Иоанна Русского.
В этот храм приезжали многие христиане, приходили пешком, только бы поклониться его мощам.
Но на этом история Иоанна Русского не кончается. В 1924 году состоялось изгнание христиан из Турции, они называли это обменом населения. Те, кто всю свою жизнь прожили здесь, в Малой Азии, кто был отсюда родом, должны были покинуть землю. Молодое волчье турецкое государство решило избавиться от христиан, греков. А турок переселили из Греции в Турцию. Только турок в Греции было 400 000, а греков в Турции в три раза больше, 1300 000 человек. Так христиане ушли из Малой Азии, хотя патриарху и местной общине в Константинополе разрешили остаться на двух маленьких островах.
Людям было тяжело покидать свою родину, привычные места и жилище, но они брали в путь самое дорогое. Из самого дорогого они взяли свое сокровище – мощи Иоанна Русского, и поскольку те, кто жил в Прокопионе, переселились на остров Евбея в Греции, то они основали там свою маленькую деревню Новый Прокопион. Когда везли мощи на корабле, то неожиданно попали в водоворот, капитан ничего не понимал, а корабль кружился на одном месте. Тогда греки достали с нижней палубы мощи святого, поместили их в лучшую каюту, зажгли лампады, свечи, молились и корабль благополучно добрался до места.
Многие чудеса совершались у мощей святого. Еще в Турции, когда были брожения среди турок, люди одного из Пашей разграбили деревню, храм Георгия, вытащили из раки мощи, разожгли огонь и бросили их в пламя. И вдруг над пламенем в полный рост поднялся святой Иоанн. Турки бежали в ужасе, бросив все, а жители деревни бережно отнесли мощи на прежнее место и с тех пор стали считать Иоанна Русского не только святым, но и мучеником.
Он не раз предупреждал об опасности жителей. То приснился женщине удерживающим крышу школы, и на следующий день она обрушилась в действительности, но ни один ребенок не пострадал. Потом помог разыскать пропавшую девочку семье потомка своего хозяина. Помог и отцу Андрею, монаху русского монастыря святого Пантелеимона с Афона в 1878 году избежать встречи с разбойниками, явившись ему молодым человеком на рыжем коне и предупредив их об опасности.
Спас он и многих от недугов, люди оставляли свои палки, исцелившись, рядом с его ракой уже на Евбее, где ему построили храм и где почивают его мощи.
– Вот такая история.
И ослик повернулся ко мне, враз постарев на несколько поколений. Он будто бы еще что-то припомнил, пожевал губами свой клок сена, и тихо прошелестел:
– А то блюдо от плова сохранилось. Уже в наши дни священник, который служил в греческой церкви на острове Евбея, собирал все, что связано с жизнью и подвигом святого Иоанна Русского. У него уже собралась целая книга. И однажды в церкви, когда он служил, его взгляд упал на икону с клеймами-сценами из жизни святого, и глаза отыскали то самое изображение, где поведана история с блюдом плова. Тогда он взмолился: «Святый Иоанне, если бы я знал, где та тарелка, я бы ее сфотографировал и поместил в книгу». Не прошло и недели, как его встретила женщина у храма и рассказала, что во сне ей явился святой Иоанн, попросил поискать в подполе дома ее старенького отца, переселенца из Прокопиона, медное блюдо и отнести его священнику церкви, потому что «оно ему нужно». С этими словами женщина достала из сумки старинное медное блюдо с турецкими надписями и отдала священнику. Тот заплакал, вознес благодарственную молитву Господу и положил то блюдо на раку с мощами святого Иоанна Русского. Долгое время блюдо находилось в этой церкви, а потом его отправили в дар Патриарху.
– Так закончилась эта история, – торжественно возвестил ослик. А потом лукаво взглянул на меня из-под длинных ресниц и добавил:
– Впрочем, как говорил мой дедушка, у «таких историй не бывает конца».
Потом стал совсем серьезным и произнес на прощанье:
– Святой Иоанн русский не раз говорил мне, что если человек чего-то хочет, чего-то важного для себя и правильного, то ему всегда следует положиться на волю Господа и слезно умолять Его о помощи. «И Господь никогда не оставит его». Так говорил святой Иоанн Русский, твой соотечественник, прославившийся во всем христианском мире…
С этими словами ослик будто бы растворился в воздухе и я так и не знаю, приснилось ли мне это или случилось со мной на самом деле.
Иллюстрации: http://migranov.ru/paints/paints4/5.php http://www.icon-art.ru/Ioann_Russkiy.php http://www.orthodoxy.eparhia-saratov.ru/
Источник: http://www.voskres.ru/literature/prose/ganicheva2.htm |
